Книга Не здесь и не сейчас. Роман - Сергей Новиков

О своих страхах он рассказал ей от отчаяния, когда исчерпал все остальные доводы. До сих пор на вопрос, когда же она, наконец, переедет, Таня отвечала одинаково: «пока не знаю, когда буду готова, давай позже поговорим». Иногда Максима даже злила эта её замкнутость, герметичность, причин которой он не понимал и никак не мог у неё выведать. Лишь услышав о том, чего он боится, Таня немного раскрылась и объяснила, почему ей трудно решиться.

— Если я родителей спрошу, они мне просто не разрешат с кем-то жить. А если я тайком уйду, им будет очень обидно.

Услышав слова «с кем-то жить», Макс догадался, что смущает Таню больше всего.

— Так если проблема только в том, что им свадьба нужна, мы скоро поженимся, и всё, — легкомысленно пообещал он, и через несколько дней Таня назвала дату переезда.

Пообещать было куда легче, чем жениться: формально Максим всё ещё был женат. После распада СССР его жена очутилась в другом государстве. Если она откажется разводиться добровольно, это затянет процедуру минимум на год. Макс помнил о мстительности бывшей жены, но верил, что деньги сделают её покладистой, и она согласится быстро оформить развод через российский ЗАГС. «Вроде мама говорила, что она всё лето в нашем городе жила, у своей бабушки. Застать бы её сейчас там, чтоб не по телефону говорить, сразу и денег дать. Должна согласиться — с работой-то у них на Украине наверняка туго, и инфляция не меньше нашей», — рассуждал он, но жестоко просчитался.

— Тю-ю, а я и не знала, что тётки в бухгалтерии и пролетарии с завода теперь столько денег получают, что могут любимому дитятке моднявые одёжки покупать, — такой стилизацией под украинскую простушку приветствовала Макса бывшая жена, среагировав на куртку из нубука, джинсы «Райфл» и высокие ботинки «Кэмел».

Когда они познакомились, ему было 17, ей — 22. Она училась в политехе на престижном факультете, вокруг неё всегда вились богатые взрослые поклонники, поэтому во времена их совместной жизни самыми обидными для Макса были саркастические намёки жены на его слишком нежный возраст и финансовую несостоятельность. Услышав их снова, он привычно съёжился, но в следующее мгновение стряхнул этот кошмарный морок из прошлого и едва не выложил всё, что в подобных ситуациях мечтал сказать ей несколько лет назад. Успокоиться помогла очень вовремя мелькнувшая мысль: «Какой же я всё-таки был молодец, когда от неё сбежал».

— Это не родители, это я сам купил. Я теперь хорошо зарабатываю, и, кстати, как раз про деньги пришёл поговорить, — ответил он, стараясь держаться бесстрастно.

Однако возможность высказаться интересовала его бывшую жену куда больше денег. Макс и не заметил, как она вовлекла его в гнусную перепалку, в которой он быстро уступил более опытному противнику по всем статьям. Покидая поле битвы, Макс от души огрызнулся, похоронив так и не начавшиеся переговоры о разводе.

— Какая же ты сволочь, просто сволочь, да ещё и тупая до невозможности! Хотел ведь ей денег предложить за быстрый развод! Ты, дура самовлюблённая, на своих понтах дешёвых зацикленная, для начала хоть бы спросила, сколько я сейчас зарабатываю! Ты же любишь деньги, тебе нужны деньги, ты вон тут даже на какую-то долю в квартире моих родителей претендуешь непонятно с какого перепугу. А теперь ты, гадина, ни хрена не получишь.

— Это ты ни хрена не получишь, маменькин сынок, дитятко великовозрастное! Будешь этого развода до старости ждать, разведёшься, когда пигалицы твои, проститутки малолетние, ради которых ты сюда разводиться припёрся, тебя побросают все! Вали к своей мамочке сопли подолом вытирать! — как это всегда и бывало, последнее слово его бывшая жена оставила за собой.

Сначала Максим хотел рассказать Тане, что обещанная свадьба — дело очень нескорое, но не решился. Благодаря почти юношескому возрасту никто не подозревал в нём женатого, однако он жутко боялся рано или поздно нарваться на прямой вопрос о наличии штампа в паспорте. Поскольку умолчание для него немногим отличалось от откровенного обмана, он заранее чувствовал себя виноватым перед теми, в кого влюблялся. Вероятно, именно из-за этой неуверенности девушки, которых он боготворил, почти никогда не отвечали ему взаимностью. С Таней дело обстояло проще — он никогда не был в неё влюблён, не возносил, что называется, на пьедестал, и, соответственно, не боялся презрения, а ждал понимания. «В конце концов, я же не предлагаю быть одной из многих и встречаться раз в неделю. Я же хочу по-настоящему жить вместе. Это ведь важнее штампа. Вон сколько народу со штампом от жён гуляет, а то и вообще их ненавидит. Когда она переедет, я с ней честно поговорю, скажу, что со свадьбой придётся немного подождать», — думал он.

18

После ухода от родителей Таня была очень подавлена, и вскоре её состояние стало раздражать Максима. «Тут стараешься-стараешься, и всё зря», — злился он каждый раз, когда ни цветы, ни пакеты с импортными деликатесами из московских супермаркетов, ни невесомая канадская дублёнка с оторочкой из ламы не вызывали у Тани радости. «Я не влюблён, это понятно, но и она, похоже, тоже нет. Тогда зачем она переехала?», — недоумевал Макс. Не выдержав, он задал ей вопрос, который давно решил считать подростковым и глупым: «Как ты ко мне относишься?» В ответ Таня дала ему потрёпанную школьную тетрадь в клетку и попросила прочесть.

— Что это? — удивился он.

— Это как я вижу всё. Ну, то, о чём ты спрашиваешь, — пояснила Таня. — Мне уйти сложно было решиться, и тогда я начала в тетрадке писать два письма — родителям и тебе. Наверное, больше даже не вам, а чтоб самой разобраться. Ерунда какая-то получилась, ещё сильней запуталась. Поэтому родителям дома только короткую записку оставила, да и тебе ничего отправлять не стала, ты же не спрашивал никогда, что я думаю и как себя чувствую. Но раз спрашиваешь, то лучше это прочитай. Я пока погуляю, а ты почитай, мне так проще, чем вслух объяснять…

«Знаешь, Максим, я никак не могу привыкнуть к мысли, что всё, что было у меня когда-то, уже ушло. Я никогда не думала, что воспоминания, можно сказать, прошлое, тоже затягивает и не даёт сделать шаг, даже самый простой и маленький. Эти давно прошедшие дни оставляют тяжесть и пустоту в душе. И гораздо страшнее именно оттого, что это были самые хорошие и чистые дни. Всё это понимаешь только потом, когда уже поздно, и ничего больше нет, только одна боль и усталость. И такое с собой делаешь всегда только своими собственными руками. А потом у тебя появляется чувство, что ничего себе в будущем уже не желаешь, да я и раньше никогда не желала себе ничего, наверное.

Максим, ты на самом деле прав, что мне нельзя так жить, иначе я умру. Ты меня как-то по-особому чувствуешь и понимаешь, хотя я практически ничего не говорю и ничего не объясняю… Ты сам… Ты даёшь мне себя саму, даёшь мне мои же мысли, хотя и не такие большие, но такие же невыносимые и тяжелые…

Я много потеряла по своей собственной вине, можно сказать всё. Иногда я думаю, что мне стоит жить по-другому, начать с самого начала. Но это так тяжело… Да и не получится, потому что я уже совсем не та, какая была ещё вчера, с каждым днём что-то уходит…